– Мой «кадиллак» в гараже. Можете забрать... И еще машина того блондина. Здоровенная такая.
Гутьеррес представил себе картину, которую нападающие увидели в подвале, внутренне содрогнулся и нерешительно добавил:
– Яне хотел причинять ему зла...
Таконес, не ответив, поставил перед Гутьерресом оказавшееся в комнате большое зеркало на колесиках. Затем он принялся аккуратно обматывать голову толстяка бикфордовым шнуром, пока на ней не выросло некое подобие диковинного черного тюрбана.
На лесоповале в южных районах Венесуэлы кокосовую пальму обматывали только одним витком шнура. Этого было достаточно, чтобы перебить ствол довольно внушительной толщины. Таконес очень надеялся, что Гутьерресу это известно. И когда он увидел расширенные от ужаса глаза толстяка, то окончательно убедился в верности своего предположения и преисполнился злобной радостью.
Таконес прикрепил к концу шнура какой-то небольшой предмет, затем взял веревку и привязал лодыжки Гутьерреса к ножкам кресла, а руки – к подлокотникам.
Хосе вернулся с ящиком динамита и поставил его у ног толстяка.
– Положите Эльдорадо и Эсперенцу в «бентли», – приказал Таконес своим сообщникам. – И Рамоса не забудьте. Идите, я вас догоню.
Те удалились, а Таконес подошел к Гутьерресу поближе.
– Я установил на конце шнура детонатор замедленного действия, рассчитанный на три минуты, – хладнокровно пояснил он толстяку. – Знаешь, что такое бикфордов шнур? Когда он взорвется, твоя голова прошибет потолок...
Таконес нагнулся и дернул за бечевку, приводящую в действие детонатор. Послышались негромкий треск, а затем непрерывное монотонное шипение.
Глаза Гутьерреса едва не вылезли из орбит. Он изогнулся, словно пытаясь встать, и сразу же грузно плюхнулся в кресло. Его нижняя губа безвольно отвисла, рыхлое тело будто сжалось в комок и уменьшилось в размерах.
Таконес удивленно посмотрел на свою жертву, наклонился и потряс толстяка – ответной реакции не последовало: Гутьерреса сразил сердечный приступ, вызванный безумным страхом перед чудовищной смертью, ожидавшей его. У Таконеса не было времени проводить полное обследование «пациента». Он бегом покинул комнату, размышляя о том, что не мешало бы Гутьерресу еще хоть немножко побыть живым и в сознании...
Тело Рамоса Хосе Анджел положил в багажник «бентли», после чего вывел тяжелый автомобиль из ворот и в ожидании Таконеса сел за руль.
Таконес прыгнул на переднее сиденье. При этом «люгер» выпал у него из-за пояса и ударился о пол автомобиля. Прогремел выстрел, и пуля пролетела в сантиметре от ноги Анджела. Ветеран Карибского легиона красочно выругался: вот так глупо многие и находят свою смерть...
Эль Кура – по-прежнему в сутане – сидел сзади и с трудом поддерживал неподвижные тела Малко и Эсперенцы.
Обернувшись, Таконес сердито бросил ему:
– Да сними ты свой мешок – в глаза бросается!
Эль Кура нехотя начал расстегивать пуговицы сутаны. Это черное одеяние создавало ему своеобразный комфорт, позволяло почувствовать себя непохожим на простых смертных... Только в такие минуты люди относились к нему с уважением.
«Бентли» рванулся с места, выскочил из ворот, заложил лихой вираж и понесся по дороге, ведущей в Каракас. Когда они выезжали на автостраду Сан-Хуан-Боско, сзади раздался мощнейший взрыв. Таконес обернулся и увидел, как над холмом взлетели обломки виллы, следом за которыми в воздух поднялось огромное черное облако.
Малко казалось, что его изнутри накачали сжатым воздухом, что кожа чудовищно раздулась и потрескалась. Малейшие движения причиняли ему невыносимую боль, даже соприкосновение с простыней обжигало кожу.
Совершенно обнаженный, он лежал на кровати Эсперенцы. Над ним, осматривая его с головы до пят, склонился низкорослый венесуэлец с козлиной бородкой. Хосе Анджел, прислонясь к двери, равнодушно наблюдал за осмотром. Малко почти полностью утратил чувство времени. В «холодильнике» он крепился изо всех сил, но в конце концов потерял сознание. Австриец смутно припоминал, что его привезли сюда на машине, но окончательно он пришел в себя только сейчас.
Он попытался заговорить, но когда раскрыл рот, ему показалось, что губы рвутся в клочья. Человек с бородкой торопливо произнес по-испански:
– Не пытайтесь разговаривать: вам это вредно. Может быть, завтра, если все пойдет удачно. Несколько дней покоя, и вы поправитесь.
Малко с трудом сел на кровати. В комнату вошла маленькая смуглолицая медсестра, державшая в руках огромную банку с желтоватой мазью, от которой шел неприятный запах. Едва она успела натереть австрийца этим чудодейственным снадобьем, как на пороге появился Таконес Мендоза. Малко сделал отчаянное усилие и смог выговорить лишь одно слово:
– Эсперенца...
– С ней все в порядке. Она здесь, рядом.
Голос Таконеса звучал как никогда дружелюбно. Это успокоило Малко. Однако множество вопросов по-прежнему оставалось без ответа. Ясно было лишь то, что их освободили Таконес и его компания. Значит, Мерседес передала его сигнал тревоги... Только бы Ральф Плерфуа, обеспокоенный долгим отсутствием Малко, не наломал дров!
Медсестра осторожно перевернула Малко на живот и принялась втирать мазь в спину. Это причинило ему такие страдания, что он снова лишился чувств.
Эсперенца была похожа на вареного омара. Черные волосы еще сильнее подчеркивали красноту ее лица. На ней был бежевый домашний халат. Войдя к Малко и увидев его, она попыталась улыбнуться. Потом села на кровать, дотронулась до его руки и погладила заросшее щетиной лицо.